И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль
длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
Однажды мне пришла мысль записать речь Дерсу фонографом. Он вскоре понял, что от него требовалось, и произнес в трубку
длинную сказку, которая заняла почти весь валик. Затем я переменил мембрану на воспроизводящую и завел машину снова. Дерсу, услышав свою речь, переданную ему обратно машиной, нисколько не удивился, ни один мускул на лице его не шевельнулся. Он внимательно прослушал конец и затем сказал...
Его начинало мучить подозрение, — и вдруг среди ночной темноты опять началась шепотливая,
длинная сказка, и начала ее тихо, чуть внятно, про себя, какая-то старуха, печально качая перед потухавшим огнем своей белой, седой головой.
Неточные совпадения
В самом деле, что я оставил позади за те восемь лет, в продолжение которых мы не видались? — воспоминание о какой-то бесконечно
длинной и бессодержательной процедуре, до того однообразной, что она напоминала собой
сказку о белом бычке.
Немного подалее старик, с седою кудрявою головой, с
длинною бородой, рассказывал молодежи какую-то
сказку.
Вскоре после того, как пропала мать, отец взял в дом ласковую слободскую старушку Макарьевну, у неё были ловкие и тёплые руки, она певучим голосом рассказывала мальчику славные жуткие
сказки и особенно хорошо
длинную историю о том, как живёт бог на небесах...
В пятом часу утра, уступая неудержимому стремлению к фантастическому миру
сказок, я вскакивал в затемненной ставешками детской с кроватки и направлялся к яркой черте просвета между половинками дверей, босиком, в
длинной ночной сорочке с расстегнутой грудью.
Он отогнал рои светлых духов, шелестивших своими золотыми и сапфирными крыльями кругом его колыбели, отвел от него навсегда его бедную мать и стал по целым ночам нашептывать ему
длинную, дивную
сказку, невнятную для сердца дитяти, но терзавшую, волновавшую его ужасом и недетскою страстью.
Кунин теперь почти ненавидел отца Якова. Этот человек, его жалкая, карикатурная фигура, в
длинной, помятой ризе, его бабье лицо, манера служить, образ жизни и канцелярская, застенчивая почтительность оскорбляли тот небольшой кусочек религиозного чувства, который оставался еще в груди Кунина и тихо теплился наряду с другими нянюшкиными
сказками. А холодность и невнимание, с которыми он встретил искреннее, горячее участие Кунина в его же собственном деле, было трудно вынести самолюбию…
Это Терек! Бурное дитя Кавказа, я узнаю тебя!.. Он рассказывает бесконечно
длинную, чудную
сказку,
сказку речных валунов с каменистого дна… И бежит, и сердится, и струится… Потом я услышала цокот подков быстрого кабардинского коня, звонкие бубенцы тяжеловесных мулов, лениво тянущих неуклюжую грузинскую арбу. Колокольчики звенят… Звон стоит в ушах, в голове, во всем моем существе. Я вздрагиваю и открываю глаза.
Но вдруг взгляд мой замечает ненавистную маленькую фигуру, приютившуюся в тени каштана, и я бросаю новое оскорбление Юлико — не королю воображаемой
сказки, а настоящему Юлико с
длинным носом и мышиными глазками...
Он сел на краю кроватки и, играя моими черными,
длинными косами, унаследованными мною от мамы, начал свою
сказку…
А тут произошло со мной превращение, удивительное, как в
сказке: словно открылись у меня тысячи глаз и ушей и потекли такие
длинные мысли в голове, что всякое движение стало невозможным: надо было сидеть либо стоять, но никак не идти.